

ках, или лучше в сторонку отозвать, чтобы наедине? Конеч
но, хорошо говорит, да ведь телка — это телка, а не корова
еще...
— Э, Семен Ильич, а вот случись телку продавать,
сколько бы ты спросил? — вспотел еще больше Степанов.
А Крыслов только взглянул на гостя — все сразу понял.
Вот оно что! Курица закудахтала — значит, яичко снесла.
— Цена за телку известная,— равнодушно сказал Се
мен Ильич.— На базаре за хорошую корову дают девятьсот
рублей. А цена моей телке известная — тысяча.— Семен
Ильич встал, свободной рукой оправил рубаху и отряхнул
штаны от щепок и сору.
— А почему не полторы? — пошутил Степанов, так как
ему показалось, что и Крыслов шутит.
— Корову, верно, меньше, чем за полторы, не отдам,—
серьезно сказал Семен Ильич.— Да ведь и сам прикинь:
если я стану молоко продавать даже по тридцать копеек
за литр, и то за день я выручу девять рублей. А подою ее
триста дней, сколько тогда моя корова даст, а? — Семен
Ильич теперь посмотрел сверху на Степанова, как на глу
пого ребенка.— Знаешь, и нас ведь, черных людей, отец
с матерью не шилом наковыряли, мы тоже кое-что сообра
жаем. Полторы тысячи! Государство породистых молочных
коров продает по три тысячи голова, а оно, государство,
знает, что делает. Вот иди, там и покупай!
— Для Степана Степановича полторы тысячи разве
деньги? — сказал Ларион.— Человеку, имеющему машину,
совсем не к лицу держать корову, которая доит не больше
козы.
— Зерно и мука в твоих руках,— вставил и Кестюк свое
слово.— Вот раньше были у нас мельники, а ты сейчас чем
хуже? Даже лучше: те хоть работали, а ты только похажи
ваешь да учитываешь.
Степанов почувствовал себя попавшим в силки. Он даже
оглянулся, точно надеясь на чью-то помощь со стороны, но
никого вокруг, кроме мужиков, не было. Что тут подела
ешь? Повернуться да уйти? А куда уйдешь, если дома Уль
га ждет? Ульга слов на ветер не бросает. «Пусть хоть ты
сячу спросит!» — наказала она. Но пускай бы уж тысяча,
да что же они над ним издеваются? Он посмотрел с надеж
дой на Хведера и Педера, которые молча жевали пирог, не
обращая на него внимания. И правда, Педер перестал же
вать, выпил пиво, утер губы и, подняв ясные и мирные гла
за, сказал:
405