380 / 392
— В самом деле! — согласился я.— Посмотришь
на нее — трудно поверить, что она способна на такое.
— Это, пожалуй, тоже имеет прямое отношение к
сегодняшней награде...
— Значит, молодец она у вас...
Мы помолчали, потом опять заговорила Софья
Владимировна. Ей приятно было рассказывать о девоч
ке, которую она любила.
— А как старательно ухаживает она за больными и
ранеными! Однажды под Дмитриев-Льговским к нам
привезли молоденького сержанта. После тяжелой кон
тузии он совсем не мог говорить. Раскроет рот, хочет
что-то сказать, а из горла только хриплые звуки вы
ходят. Синичка посмотрела на него, пришла ко мне и
заплакала: «Неужели он на всю жизнь таким оста
нется? Ведь совсем молодой, как же он жить будет?»
Я стала ее успокаивать: должен, мол, поправиться, по
степенно такие вещи проходят, но его надо заставлять
говорить, пусть учится как ребенок. После этого Си
ничка не отходила от него ни на шаг. Все на разговор
его тянула. Покажет какой-нибудь предмет, назовет
его и настаивает, чтобы сержант повторял за ней. Дней
через десять парень, заикаясь, начал произносить
первые слова. А как уж Синичка была рада!
...Впереди, на зеленой луговине, показалось село,
где расположен медсанбат. Я поблагодарил доктора за
рассказ о Синичке, и, попрощавшись, пошел в обрат
ном направлении.
*
*
*
Разгромив врага под Орлом и Белгородом, мы стре
мительно двинулись на Запад. Позади остались Десна,
Соне, Днепр. Мне долго не удавалось повидать ни Ми
шу Телегина, ни Наташу-Синичку, ни Софью Владими
ровну.
Лишь глубокой осенью, когда мы переправились
через Днепр и шли по Белоруссии в глубь Полесских
лесов, случайно столкнулся с Телегиным в политот
деле. Он сильно возмужал и, казалось, подрос. На его
груди прибавилось еще две награды.
— За Днепр? — спросил я, показывая на орден
Ленина.
376