275 / 392
— Сам буду..;
— Нет, паренек, так у тебя дело не пойдет. Надо
что-то придумать получше. Видимо, тебе придется к
кому-нибудь перейти.
Палля недоверчиво и с некоторым испугом посмот
рел на старика. После долгого молчания горестно
вздохнул и произнес:
— Я ведь... сам знаешь...
— А что ты? Кто ты такой? — недовольно повы-
сил голос Назар Егорович.— Мальчишка ты и есть
мальчишка. Как и все другие! Не хуже, не лучше.
— Вот то-то и оно, что не как все... Об этом я мно
го думал, дядя Назар... В школе я учился так себе, и
дрался частенько. В конце концов оказался родствен
ником бандита. Мне теперь и на улицу боязно выхо
дить: ребята сразу же начнут издеваться надо мной.
Я теперь самый несчастный человек...
«Смотри-ка ты, свои ошибки стал сознавать. Очень
хорошо...» — подумал про себя Назар Егорович. И тут
же ответил мальчику:
— Это ты зря болтаешь. Обижать тебя нет ника
ких причин. Во всем виновата твоя мамаша,— это она
всеща шла неправильным путем и тебя добру не ста
ралась учить. Но ты парень не глупый. Думаю, что ты
учиться можешь, и в труде от других ребят не отста
ешь. Так ведь?
Палля иромолчаш. Он, должно быть, пытался раз
гадать, куда гнет Назар Егорович.
— Мы всем так скажем: за Паллей никакой вины
нет, обижать его нельзя! И учиться тебе надо во что
бы то ни стало. Нынче человек без учения — не чело
век. Вот коцда я был мальчишкой, учиться и правда
было тяжело: каждый день, в любую погоду, шагали
мы в Чирекасы за семь верст. Школа наша тогда по
мещалась в захудалой церковной сторожке, а учите
лем нашим был вечно хмельной дьячок. Приходит, бы
вало, пьяненьким и вместо того, чтобы учить нас
читать и писать, целыми днями заставлял петь «Отче
наш». Если наше пение ему не нравилось, то нещадно
награждал пинками и пощечинами. А теперь... что и
говорить! Хотя идет такая страшная война и народу
приходится очень тяжело, все равно государство не за
бывает о детях, обучает, заботится об их будущем...
271