52 / 180
— Благодарю вас, доктор,—сказал он.—Значит, я
теперь лишний не только на фронте, но и вблизи фронта.
Я ему объяснил, что его отправляют в более удоб-
ный
и
спокойный госпиталь, что когда он окончательно
выздоровеет, то будет хорошо передвигаться на проте-
зах и принесет большую, может быть, даже чем лётчик,
пользу Родине. Он, кажется, д аже и не слушал меня.
Некоторое время лежал молча, с закрытыми глазами,
потом, оборвав меня, сказал, что лётчик, который не
может летать, не найдет себе счастья на земле, что воз-
можность защищать Родину, возможность
летать—это
было для него самым главным в жизни.
Что это: романтика?.. Я ему напомнил, что в нашей
стране каждый человек может найти себе счастье.
— Это я знаю, доктор,—возразил
он.—Хорошо
знаю. Но...
Не досказал.
Но я хорошо понял его и ответил:
— Ничего, Латыпов, скоро вот победим врага
и
все
вернемся в родные края, возьмемся за мирный труд,
будем стараться, чтобы никогда не было таких страш-
ных войн...
В самом деле, я только и живу ожиданием дня По-
беды, живу только этой мечтой. Скорее бы прекрати-
лось. Не устал я и не страшусь ничего, но не хочу, что-
бы погибали или становились калеками ни в чем не
повинные люди, молодежь, не хочу, чтобы старики и
дети лишились жилья, покоя. Сейчас никто не жалеет
своей жизни, но можно бы было обойтись и без этих
жертв, потерь, если не существовали на земле фашисты,
империалисты—противники всего того, что любит чело-
вечество.
Сердце заныло у меня, когда машина
тронулась.
Будто я расстался с родным сыном, с Сашкой. Где он
теперь? Неужели и с ним когда-нибудь произойдет то
же самое? Нет, если с ним что-нибудь случится, я этого
не переживу. А Софья и Соня... Лучше и не думать об
этом...»
Положив дневник на место, Самарин снял китель'
и
лег на койку, прямо на одеяло. Только заметил,
что
сильно устал. Болела голова и ныло все тело.
48