66 / 201
наказанье выпало? Девчонка-то славная была, послушная да
работящая... Эх, бедняжка ты моя, горемычная!
Меня эти причитания пугали еще больше, и я начинала пла-
кать вместе с матерью.
А тут еще опять появилась Угахха. Слышу—говорит матери:
— Праски, мы еще пожертвование с тобой не пробовали.
Не пожалей одного барашка, для дочери ведь. В среду бы мы
и помолились.
— Ягненок-то один-разъединственный, а ты—«барашка»,—
недовольно перебивает старуху отец.
— А вам кто дороже — овца или дочь?—вдруг срывается с
полушепота на визг старуха.
— Ладно, отец, что делать-то. Надо попробовать, авось, и
вправду наладится дочка,—мать сама начинает уговаривать
отца.
На другой день к нам собрались на жертвенную кашу все
старики и старухи. Как говорила потом сестра, ягненка сварили
целиком. И мне мать наложила полную деревянную
чашку
жертвенной каши и мяса. А у меня кусок в горле застревает: до
того жалко ягненка. Такой был хороший да ласковый.
Остатки жертвенного обеда Угахха 'сложила в одну посуду и
унесла с собой.
МАНЕФА
Просыпаюсь однажды утром и слышу: мать разговаривает
с какой-то женщиной. Я по голосу определила (да и слова она
произносит как-то не по-нашему, врастяжку, будто
молитву
читает)—это монашка Манефа.
— Когда-а случи-илась болезнь у ва-ашей до-очери?
Мать подробно рассказала, что и как. И о том, как меня
лечила тетя Угахха.
— Только вот проку никакого от ее лечения,—вздохнула
мать.—И покойных всех помянули, и киремети подали, и ба-
рашка пожертвовали—все без толку. Ван глаза-то какие, еще
хуже стали.
— Э-э, да разве ж так лечить-то надо? От всех недугов
могут исцелить только Микола-угодник и святая
богородица.
А юмзи* эти—слуги дьявола. Подале от них, подале!
— Где нам знать, кто кому служит: юмзи дьяволу или
дьявол юмзям. Кто их разберет... Только пользы от Угаххи нет,
* Юмзя — знахарка, ворожея.
61