100 / 486
языком? Ха-ха-ха! — опять рассмеялся Элендей так, что
из глаз покатились слезы. В ночной тишине неурочный
смех Элендея звучал раскатами грома.
А Шерккею было не до смеха. Ладно, наговорил Элен
дей всякой всячины, но и он ведь не без сердца: чего над
ним потешаться? Неужто братец думает, что он и оби
жаться неспособен?.. Посмотрев на брата с укоризной,
Шерккей деловито поднялся. Элендей сидел, вытянув жи
листые ноги в огромных лаптях; голова его была слегка
запрокинута назад, вот он наклонился, поднял соломи
ну и, заострив один конец, стал ковырять в редких зу
бах. Затем сердито сплюнул окровавленную слюну, бро
сил соломинку.
— Слушай, брат, — подсел Элендей поближе к стояв
шему Шерккею. — Ты вот сердишься на меня. И напрас
но.
Я
ведь тебе добра хочу. Как-никак, родные мы с то
бой. Что Кандюк бабай, что Нямась — два сапога пара:
оба злодеи и ублюдки. Не зря говорят, шкуру со злодея и
в шестьдесят рук не снять. Прошу тебя — не попадайся в
их тенета...
— И из-за этого ты надо мной смеялся, брат?
— Из-за этого, спрашиваешь? А сам не догадываешь
ся? — остальное Элендей проговорил шепотом. Но Шерк
кей отлично все услышал. Его узкие глаза расширились
до предела, по спине пробежали мурашки.
— Ты... ты... того... — хотел что-то сказать Шерккей и
запнулся. А Элендей как ни в чем не бывало поднялся,
широко зевнул, как будто ему невмоготу захотелось спать,
и, заложив руки за спину, посмотрел на улицу.
— До сего дня я тебе не желал зла, — сказал он, как
обычно, отрубая каждое слово. — Но ежели ты протоп
чешь тропинку к дому Кандюка бабая, так и знай: я ра
зорю отцовский дом. И уж тогда меж нами не останется
никакого родства... Кандюк сам по себе, пусть сам и хло
почет о своей мечте... Ну, я пошел... Значит, завтра в лес
вместе поедем?
— Да никуда я не поеду! Забирай вон долгушку-то! —
взорвался Шерккей и снова опустился на лавку.
— Ну, спасибо, что уважил брата.
Долгушка стояла около колодезного журавля. Элендей,
покачиваясь из стороны в сторону, подошел к ней, ух
ватился широченными ладонями за оглобли и легко за
громыхал по улице. Давно не смазанные дегтем колеса
издавали душераздирающий скрип.
Шерккей глядел вслед брату, и в голове его была пол
96