46 / 216
•— Попи-ить бы...— пошевелил распухшими губами Вита
лий.— Ча-аю...
Собственный голос показался ему слабым, неверным, как буд
то шел откуда-то из глубокой шахты. Произнес «чаю», а вышло
будто «чею»...
— Сейчас, сейчас, сынок,— засуетилась нянечка.— Я
сей
час... И правильно. С чаю-то и начинают поправляться. Потом
поешь, вот и хорошо будет, вот и ладно... Ты только, сынок, не
бери черных дум в голову, не сомневайся, поправишься. Еще на
свадьбе твоей погуляем, дай бог. Ты себя только подбадривай:
хочу, мол, выздороветь, ну и встанешь вскорости. А как же...
Я-то тут уж сколько годков работаю, навидалась всякого. Кто
хочет скорее на волюшку, на свежий воздух, так и поднимается
раньше других. Ну, сынок, я пойду, чайку тебе свеженького
принесу...
Словоохотливая нянечка хоть и частила «сейчас», «сейчас»,
вернулась тем не менее через полчаса, да вошла в палату не од
на, а — кто бы мог подумать! — q Диной. Виталию и во сне не
могло такое присниться. Дина смущенно выглядывала из-за пле
ча старушки, беспокойно теребила рукав халата.
— Вот девушка настойчивая,— снова посыпала словами ня
нечка, как горох из прорванного мешка.— Говорю ей — нельзя,
мол, к нему, а она не слушает: «пустите» да «пустите», свое
твердит. Я ей говорю, что ты только глаза открыл, в себя пришел
и разговаривать еще не в силах, чтоб пришла через денька два,
когда тебе полегче станет... Тогда, мол, и пропустят тебя к нему,
сама проведу без слов. А теперь парню покой нужен. Посетители
его только волновать будут, а это для больного хуж е самого
ядовитого зелья. Д а не слушает она меня, свое талдычит: «Пус
тите» — и все. Только одним глазком посмотрю, что живой, и
уйду». Ты кто ж ему будешь, спрашиваю, а она мне дерзит: «А
разве не все равно?» Значит, не все равно, еслд спрашиваю. К
примеру, если мать или, положим, жена, так что тут возразишь?
А если просто знакомая, так это совсем другое дело. А она гро
зится: «Не пустите добром, так сама проберусь...» Ну вот и про
вела, от греха подальше... А то еще шум поднимет... Нянечка,
видно, чувствовала себя виноватой, что уступила напору Дины, и
потому говорила не переставая, словно оправдываясь. Она стро
го посмотрела на Дину, вздохнула: — Только учти, дочка, боль
ше пяти минут нельзя. Иначе мне попадет. А ну как медсестра
войдет или, не дай бог, врач заглянет... Д а и слабый он еще, не
до разговора ему, сама понимать должна.
Дина согласно закивала головой:
— Хорошо, хорошо, спасибо вам...
— Вот чай, сынок,— вспомнила она наконец, зачем уходи
ла.— Как зовут-то тебя?
— Виталий,— быстро ответила за парня Дина.
— Ну вот, знать буду. Так я чай на тумбочку поставлю.
Пить-то хочешь?
Виталий отрицательно повел головой по подушке из стороны
42