52 / 216
не
придет, голубок!..
Не
жди, милок!..» Он метался по подушке,
силясь вырваться л з тисков боли и безнадежности, из этого
удушающего болота, старался думать не о Дине, а о Нине, ко
торая, напротив, приходила часто. Но мысли его, как гибкая
ивовая ветка, вырвавшаяся из-под снега, принимали прежнее
направление. О Нине думать не хотелось решительно. А вот
Дина... Что с ней стряслось? Почему прибежавшая в первый
день испуганная его бедой и обрадованная, что он жив, она
больше не пришла ни разу? Неужели Нина ей все рассказала?
Он закрывал глаза и подолгу лежал, ни с кем не разговари
вая в палате, за что соседи окрестили его «молчуном». Это он-то
молчун, первый балагур в деревне? Что-то с ним происходило^..
Д аж е мать заметила, что сын не в себе, допытывалась, отчего
да почему, но он лишь глазами показывал на свои белые повяз
ки: болит, мол, не' трогай меня, мать.
А ведь все началось с шутки... Поболтал с девушкой в ма-
шине — не сидеть ж е чурбаном безъязыким,— посмеялись вмес
те. Слушала же она его, посмеивалась,— может, конечно, из веж
ливости... Ну, искупались вместе в озере Ваттал... И поцеловал-
то он ее тоже шутя, случайно. Первая она, что ли, кого он це
лует? Так что же он мается? Чем забрала его душу девушка с
озера Ваттал? Хотя... хотя девушка с колдовского озера скорее
не Дина, а Нина... Совсем он запутался...
Что нашел он в Никоновой такого, чего не встречал до сих
пор в других девушках, которых знал? На первый взгляд, и нет
в ней ничего такого. Так „чем ж е приворожила? Красотой, гла
зами ясными? А может, чистотой незамутненной, доброй д у
шой? Да ведь Нина та же — уж куда добрее... И красавица ка
ких поискать. А может, манила его Дина недоступностью своей,
тем, что, считай,— девчонка, держалась с ним гордо и незави
симо, не растаяла от первых ж е ласковых слов, как другие? Но
тогда почему примчалась в больницу сломя голову? Или это
просто, как полагаетсд, долг вежливости, не более? Тогда по
чему не пришла еще раз? Обещала навещать, а сама как в воду
канула... Эти мысли не давали ему спать, и оттого болели все
раны, несмотря на уколы и лечение.
Измаявшись ожиданием, он приказывал себе: «Все! Не д у
мать больше! Забыть... Главное — подняться на ноги, а там по-
смотрим...», но не думать было не так-то просто. Может^ быть,
здесь, на больничной койке он впервые задумался о своей жи з
ни, о’шутил, что затеплилось в сердце что-то тревожно, подска-
зывая, что жизнь совсем не такая бездумная штука, как он к ней
раньше относился... И странное дело,— постепенно отступала
боль, растворялась в светлой надежде горечь, все меньше да-
вало себя знать раненое тело — парень пошел на поправку.
Через, полтора месяца Виталия выписали из больницы. Гипс
с руки уж е сняли, и он начал ее разрабатывать, чтоб обрела
прежнюю силу и гибкость.
А через две недели поехал в больницу снимать гипс и с ноги,
радуясь, что скоро уже, скоро сможет работать, сядет на свою
48