51 / 216
ходу не дает. Хочешь,' чтоб над тобой и деревне смеялись, так
бегай, мне-то что,— пожала она плечами.— Эх ты...
С языка ее срывались обидные, злые слова, и как угли жгли
стоявшую рядом Петелкину. Дина сама испугалась: что нагово
рила? Не нужно, нельзя так с Ниной... В чем она-то виновата?
Но не зря говорят: слово не воробей, вылетит — не поймаешь...
Дина осеклась: ей стало стыдно...
— Он тебе так говорил? Тебе? Два раза проводил? — по ще
ке Петелкиной поползла слеза.— Д а за что ж мне такое горе? —
Но тут ж е она решительно отерла слезы, выпрямилась.— Нет, не
верю никому! Любит он меня, как прежде любил. И я его люб
лю, больше отца-матери, больше себя. Эх, Виталий, Виталий...— '
Выпалив это, Нина опять сникла, сгорбилась и устало опусти
лась на скамейку у высокого клена.— Беременная я, Дина,—
прошептала она, не поднимая глаз.— От него, от Виталия...
Дина вскрикнула и испуганно прикрыла рот ладонью.
Сникшая было Нина вскочила на ноги, торопливо провела
рукой по растрепавшимся волосам, поправляя выпадавшие за
колки.
— Нет, я должна его увидеть. Сегодня, сейчас! Сказать ему...
Наверное, он не понял меня тогда в саду. Решил, что я шучу...
Нет, надо объяснить... Есть же у него сердце, он поймет... А
мне никто не нужен, кроме него... Он, наверное, все глаза про
глядел, а я тут болтаю...— торопливо, как в горячке, говорила
она,— Ты иди, Дина, иди...— Хотела еще что-то сказать, но мах
нула рукой и торопливо, чтобы не расплескать решимости, побе
жала назад по дорожке к отделению, где'лежал Кочергин.
А Дина, опустив плечи, тихонько пошла к воротам, не смея
ни остановить Нину, ни окликнуть. То, что она услышала сейчас
от Нины, было страшно своей обнаженностью, той взрослой
правдой жизни, от которой она, школьница, была еще так д а
лека...
*
*
*
Боль, что обрушилась на него, когда пришел в се
бя, сначала пронзительная, а потом глухая, тянущая, в местах
переломов, немного утихла, когда в палате, как видение, появи
лась Дина. Но вот уже почти месяц провалялся Виталий в боль
нице, стянутый гипсовыми повязками, а тоска не утихает...
Точит, точит, как вода — камень...
Каждый день он ждал: вот сегодня распахнется дверь, вой
дет она — и развеется, как утренний туман» серая тоска б ез
действия, палатной скукоты. Но летели день за днем, и Виталий
перестал ждать. И опять навалилась липкая, как смола, д у
шевная маята. Она сжимала ушибленную грудь железными
пальцами, сдавливала так, что нечем становилось дышать. Ка
залось, что вырваться из этих цепких объятий нет никакой воз
можности, что когтистый, скрюченный палец тычет и тычет в
Г РУДЬ, а
злорадный голос ехидно пришептывает: «Не придет,
47