20 / 216
хала собака недолго: решив, что свое отработала, она коротко
взлаяла напоследок и поплелась в конуру. И опять ночная ти
шина накрыла деревню.
Виталий, подступавший к двери то с одной, то другой сто
роны, понял, наконец, что ему не открыть дверь силой, пере
стал колотить в дверь.
Потирая ушибленную голову, он уже не требовал — просил:
— Ну, Диночка, лапушка моя, открой! Не будь дурой! Не
соображаешь,. что ли, люблю ж я тебя... Вот поженимся — на
руках носить буду, пальцем не трону — ни-ни... Кляну-усь... Ты
слышишь? О-ох, голова лопнет сейчас. Ой, кажется, кровь идет...
Дина, дай хоть водки — рану промыть. Помирать мне здесь, что
ли?
Но в комнате было тихо, никто не отзывался на жалобные
стенания. Виталий повозился еще с замком, потом плюнул и ре
шил пойти напиться из колодца да смочить запекшуюся на лбу
рану, но обнаружил, что дверь и снаружи заперта. Обругав в
сердцах и мать, и «невесту», он, шатаясь, добрался по стенке
до чуланчика в сенях и свалился на свое место, где обычно спал
летом, когда в доме донимали комары. Долго возился и воро
чался на постели, вставал и шатался по чулану, натыкаясь на
стены. Но вскоре хмельной сон сморил парня, и, припав к по
душке, он громко, с посвистом захрапел...
...От собачьего бреха проснулся Мигулай Кочергин, поежива
ясь, вышел во двор, потрогал запор на воротах, прислушался,
что делается в доме. И в доме, и на улице было тихо, темно, сон
но. Безраздельно правила миром лунная ночь, одаривая людей
счастливыми снами, теплом, любовью. А что хорошего в жизни у не
го — Мигулая Кочергина? Какое будущее впереди? Вот дом
выстроил своими руками, надежный, крепкий, в самый лютый
мороз не страшно в нем зимовать. Работа есть, не очень, прав
да, любимая, да ведь и не обременительная. Жена... Сын... Что
еще человеку надо? И здоровьем бог не обидел, и руки дело лю
бят и знают. А на д уш е— непокой... Вот и сейчас — спят все,
а у него на сердце свербит, словно кошки скребут. Отчего же?..
Мигулай присел на крыльце, раскурил прихваченную папи
росу, задумался, опустив голову.
Не такой, нет, не такой виделась ему когда-то будущая
жизнь. Все ведь иначе хотел устроить. Как ж е окрутила его Хве
чис? Никогда он даж е не помышлял о такой жене,— ведь и стар
ше его была, и лицом — ей-ей... А нравилась ему тогда Елька —
голосистая, с длинными косами, худенькая, как девчонка. Запа
ла она Мигулаю в сердце. Теперь уж что вспоминать да меч
тать? Хвечис, которая на людях так и нахвалЛает мужа, дома
покрикивает на него — только держись. Держит в ежовых рука
вицах, даж е его властную мать сумела как-то прибрать к рукам.
Высушила она его душу, как хмель, опустошила совсем... И кто
в этом виноват — Хвечис, Елька, он сам? Нет, к чему виноватить
Ельку или даж е Хвечис. Сам, сам он, мякина, дурья голова,
16