374 / 392
Я резко возразила. Пришлось даже пошуметь.
— Если ты любишь ее — подумай о ее будущем,—
настаивал Борис,— Наташе надо учиться, в тылу для
сирот открывают детские дома, школы. Государство
их кормит, одевает, к труду приучает. Какая ей поль
за от того, что она с нами? Подумай! Чем скорее мы ее
отправим, тем лучше будет для нее.
Конечно, он был прав, но я не сдавалась.
— Не бойся,—сказала я Борису,—она не (будет лиш
ним ртом в твоем батальоне. Я ее научу ухаживать за
больными. Так что скоро она будет работать лучше,
чем некоторые твои модницы. Вот увидишь! Если же
ты не согласишься со мной — доберусь до комдива!
Во время нашего спора незаметно вошел Бурцев.
— Здесь, кажется, идет какая-то дискуссия? —
спросил он.— Даже с улицы слышно. А меня что-то
опять старая рана донимает.
Я подала ему стул и выпалила все.
— Слышал, слышал, что у вас живет какая-то дев
чонка,— сказал он, навалившись на трость.— Конечно,
нельзя превращать медсанбат в детдом...
— Ей скоро' исполнится пятнадцать! — перебила я.
— Исключения, конечно, бывают. Если наша ува
жаемая Софья Владимировна ответственность за ее
судьбу берет на себя — можно, пожалуй, и согласить
ся. Пусть остается, привыкает к работе, солдатский
хлеб — не даровой.
Так Наташа осталась в медсанбате.
Работа для нее нашлась очень скоро.
Удирая, немцы бросили целое стадо коров, которое,
видно, не успели ни угнать с собой, ни уничтожить.
Комдив распорядился часть стада распределить среди
здешних бескоровных колхозников, а тридцать-сорок
коров оставить при медсанбате. Смотреть за ними мы
приставили солдата Канюкина, пролежавшего в мед
санбате больше двух недель. У него была легкая рана
на левой руке. Рана заживала быстро, но Канюкин
все жаловался на то, что у него «внутри все обрывает
ся». По правде говоря, солдатского в нем было мало —
всегда неопрятен, не брит, какой-то рассеянный. При
кидывался глуповатым. Не отправили его на передовую
и после выздоровления: какая польза от такого
вояки? Назначили ездовым. Он в тот же день «отли
370