

и любимых идолов с губами в крови...
Херраюмала, вздыхает старуха.
Комната завалена коробками, бутылками, свёртками: припасами на
случай войны.
Я не святой Себастьян! Если б мне принадлежало такое красивое
тело, то давно бы уже стал мучеником. Давно бы уже в меня стре-
ляли! Или истязали изощрённым способом, как водится.
Но, слава Богу, меня не привязывают к столбу и моё тело не
пронзают стрелы!
Меня не бросают в ров с львами.
У меня своя участь. Я не избегаю другого: без палача и пла-
хи поэту на земле не быть.
Рассуждаю, возвращаясь из музея, где на Венецианской выстав-
ке видел удивительно красивых мучениц и мучеников. Нет у меня
мазохистических настроений: вот бы и меня так! Наоборот, бродя
от картины к картине, с трепетом думал: да минует меня чал1а сия!
Додумался до спасительного: Господни страстотерпцы были прекрас-
ны собой, а я . . .
Вот и ворота моего военно-воспитательного заведения.
Вхожу с кротким ликом. Само смирение. Весь во власти настроения,
полученного на выставке. Майор с недоумением смотрит на меня
смирного. Они привыкли видеть во мне тореадора. Эти глупые и
сильные животные: огромные и кажущиеся неуклюжими тела, с глад-
кой и приятной для касания рукой кожей... Они совсем не свирепые,
если их кормить и не дразнить. Но если им досаждать: я вижу ря-
дом с собой налитые кровью крупные глаза. Можно подугчть, что
раздражать их доставляет мне удовольствие, носиться по арене
службы с красной тряпкой, размахивать перед мордами, уклоняться
от ударов...
И Алёна видит во мне бесстрашную и гибкую фигурку с сереб-
ряными позументами: зелёная лужайка, орущие трибуны и я раскла-
ниваюсь держа красный лоскут в руке. Служители уносят с арены
тушу быка. Нет, нет я против таких кровавых развлечений. Я не
тореадор!
Может быть я играю роль красного лоскута.
Раскрываю книгу и погружаюсь в чтение: Маркиз де Кюстин "Письма
из России".
Я себя воображаю (сочиняю, придумываю) пустынником.
13