65 / 344
под ветром молодые побеги и листья и звенит проволока,
буДто струны сказочных гуслей... Сердце истосковалось по
этой раздольной песне. А какая отрада видеть, как моло
дые побеги изо всех сил тянутся к проволоке и, обнявшись
с ней, счастливо отдыхают... Нет, без хмельника Феттис и
жизнь не в жизнь.
Как-то утром Феттис взяла в сенях пустые ведра и, по
весив их на коромысло, пошла за водой. Легко шагала, лег
ко и плавно, ведра на коромыслах изредка позвякивали.
В роднике Ялакки Феттис набрала чистой студеной воды.
Словно серебро, переливалась она в ведрах, когда Феттис
поднималась от родника по тропке, выложенной белым кам
нем. Неподалеку послышался чей-то голос:
— Дай испить водицы.
— Отведай. Только гляди, не застынут ли зубы...— от
ветила Феттис и, оглянувшись, вмиг покраснела. То ли она
смутилась оттого, что невежливо ответила, то ли оттого, что
отсиживается дома, когда люди работают.
К ней подходил парторг Андрей Семенович. Был он в
заляпанных грязью кирзовых сапогах и старой фуражке.
Наверняка возвращался с поля. Наклонив ведро, Андрей Се
менович напился. Сверкнули в ведре серебряные волны.
— Спасибо, дочка, за вкусную воду.
— Ой, да еще за воду спасибо.
— Ты, поди, все там же, на хмельнике работаешь? —
как ни в чем не бывало спросил парторг.
— Да нет...
— Дома дела нашлись?
— Не знаю, как и сказать,— еще больше смутилась Фет
тис, сняла коромысло с плеча и поставила ведра на землю.
— Говори, если что случилось.
— В жизни, Андрей Семенович, чего только не бывает.
В пух и в прах рассорились мы с Пужанаровым.
И Феттис стала все рассказывать парторгу. Андрей Се
менович слушал ее, не перебивая. Он то нервно мял в руках
свою фуражку, то глубоко вздыхал. Грязным сапогом от
бросил попавший под ногу камушек... Даже после того как
Феттис умолкла, долгое время, не говорил ни слова. Нако
нец спросил:
— И это все? Из-за этого бросила работу?
— Из-за этого.
— Неправильно ты поступаешь, Феттис,— с укором про
говорил парторг.
— Почему неправильно?
6)