

ся, но утром, уезжая на два дня в Солнечное,
повесил эту сумку на ручку двери. Снаружи.
Я стою у себя на работе, возле открытого
окна, перемазанный грязным маслом, как любой не-
механик, вынужденный изредка привинчивать, от-
винчивать и смазывать.
Солнце неожиданно заливает желоб Литейного
проспекта у меня за спиной, но вошедший не жму-
рится от света. Он смотрит на меня не мигая, хо-
тя солнце слепит его. Слепит, потому что молоток
пролетает мимо моей головы.
- Умойся, Барис. Ты что-то очень смуглый
стал, парень.
А молоток лежит на асфальте, возле рифлёной
крышки люка с надписью Э.Фрисъ 1913. Возле люка,
над которым проплывает оттепелью светлый Дух
Христов, шествует в июле Магомет, а весной, зве-
ня колокольчиками, проходит Хари-Радха.
П
- Мой дядя держал здесь до войны комиссионный
магазин. Старое платье. Главный покупатель -
крестьянин-поляк. Так что дядя делал.
Он брал пиджак и зашивал в подкладку, возле
кармана, железный кругляш размером с десять зло-
тых. А тогда это были деньги.
Приходит крестьянин. Меряет пиджак. Так. Тут не
трёт, там не жмёт. Нормально. Суёт руку в кар-
ман - и лицо его светлеет: жида нае . . . л! Он ни
минуты не торгуется, покупает пиджак и уходит.
А назавтра приходит его сосед.
- Как же так? Ведь он дома распорол... -
- Э-э . .. Дядя тут жил всю жизнь и знал, с кем
он имеет дело. Если крестьянина надрали, то вся
деревня должна через это пройти.-
Владлен налил мне, себе и Янису. На дне
графинчика оставалось грамм пятьдесят тёмного
ликёра. За стеклянной стеной ресторана, на широ-
23