

поставила рядом. Постель Упрам а за печкой. Деревянные нарь?
застелены мягким белым войлоком, в головах — старенькая
подушка. Укрывается дед старым азямом. Мы с Катей блаженно
"улеглись под теплый азям и, затаив дыхание, слушаем, как на
улице звенят ребячьи голоса, кто-то весело поет...
— Эх, как мне маму хочется увидеть,—едва сдерживая сле-
зы, говорит Катя. А у меня у самой не выходит из головы эта
мысль.
Спустя немного, вернулся Упрам.
— Ну, успокоил ваших матерей. Уж они места себе не нахо-
дили, пока не узнали. Все сюда рвались прийти, да не велел я:
не ровен час, увидит батюшка, и мне несдобровать... А теперь
давайте-ка зажжем лампу. Тут они вам поесть передали. Это
тебе, Катя, пирог, а тебе, Марфа, хлеб да картошку.
Мы положили еду на подоконник — на утро, а дедушка
Упрам присел возле нас на табурет.
— Дедушка, а что он завтра с нами сделает?—спрашивает
Катя.
— Авось, ничего не сделает,— успокаивает нас старик.
— Он про какую-то «сухую баню» говорил,—вставила я.
— Может, и не будет никакой бани,—зевая, говорит Упрам.
—Вы спите, спите. Завтра
я вас разбужу, как пойду к за-
утрене звонить, и снова в подпол спущу. Вы только, смотрите,
тихо сидите, как мыши, до прихода батюшки.
— Ой, как мне не хочется в подпол,—сразу погрустнела
Катя.
— Не хочется, поди, да ведь надо, дочка.
Старик снял с гвоздя сохман, потушил лампу и улегся на
печь. Мы тоже укрылись азямом, пошептались немного и усну-
ли. Во сне я увидела попа. Он гнался за мной с огромной пал-
кой в руках.
Проснулись мы от негромкого голоса Упрама.
— Вставайте, мои птенчики, пора,—'приговаривал он, оде-
ваясь.
Я встала и, протерев глаза, увидела, что солнце уже взошло
и вовсю играет лучами на побеленной печи.
— Ну, я готов идти на колокольню, не скоро, поди, вер-
нусь. А вы полезайте в подпол, сердечные.—И дед Упрам открыл
половицу.
Мы с Катей быстренько оделись, обулись, .взяли еду и в
нерешительности остановились перед темной зияющей пастью
подпола.
— Ну, кто первый?—^подбадривает
нас Упрам,—Тихонько
прыгайте, ноги не поломайте.
173