321 / 344
— Прости за беспокойство...
— Эй, какое там беспокойство.— Игнат махнул рукой,
несколько мгновений стоял в раздумье.— Хлеб и соль, го
ворят, взаимны. А нам за услугу перепадет что-нибудь?
— Какой разговор,— закивал старик.
— Сообразительный ты мужик, дед, хвалю.— Игнат по
хлопал деда Тузура по спине. Потом тут же кликнул свое
го друга Леонтия:
— Сейчас же ко мне, живо-два!
— Что случилось? — спросил тот.
— Пока ничего,— усмехнулся Игнат.— Но перспектива
намечается...
После этого Игнат с Леонтием три ночи трудились на
Журавлином болоте. Разрыли четыре родника, углубили и
разровняли дно. Дед Тузур носился теперь возле бульдо
зеров, подбадривая и давая советы. Игнат и Леонтий рабо
тали без перекуров, бульдозеры беспрерывно гудели.
— Добром отплачу, ребятки, не пожалеете,— клялся ста
рик и нахваливал: — Эх, молодцы, вот молодцы!
За три ночи бульдозеристы сделали на Журавлином бо
лоте самую тяжелую работу. Такую с лопатами не одолеть
и за месяц даже большой бригадой.
— Ну как, дед? — подмигнул Игнат Тузуру.
— Я же сказал: доброе дело доброго ответа ждет.
— Когда оформим?
— Дай сообразить...— Старик задумался, потом шлепнул
ладонью себе по лбу.— В субботу, точно в субботу и офор
мим. Мою избу знаете? Добро пожаловать!
— Ладно! — согласились Игнат и Леонтий.
В субботу старик натопил свою баню за огородом у
самой речки. После работы появились бульдозеристы, в ба
не было так жарко, что можно сгореть. На славу попари
лись они в тот день. То Игнат на полок полезет, то Леонтий.
Знай себе поливают камни. Шипит пар. И как только вени
ки терпят? Хлысть да хлысть, хлысть да хлысть... Наконец
завязался спор: кто дольше выдержит, кто кого выгонит из
бани паром? Спор шел всерьез и по всем правилам: побе
дителю покупают шляпу. Самую настоящую, городскую. Уда
рили по рукам. Первым на полок полез Леонтий. Ну и по
жарился же! Без конца поливал камни,— только треск сто
ял. Но Игнату и деду Тузуру хоть бы что. За ним была
очередь Игната. «Ну, погодите»,— рассмеялся он, взбираясь
на полок. Полными ковшами плескал воду, хлестал и хле
стал себя веником. Но дед и Леонтий на полу лежат, толь
317