12 / 39
- Что там уставать, не пешком хожу.
- Старею, Галина, поближе к огню тянет.
- Ты очень изменилась после смерти дяди Василя.
- То-то и оно, одна-одинешенька осталась... Такое нельзя говорить вслух, но
теперь вся моя жизнь в Аркаше. С ним тоже не просто. Больно уж отчаянный,
непохож на сверстников.
Тетя Руфа наклонилась подбросить в костер сухих веток, ее лицо осветилось
пламенем, и морщинистое старушечье лицо на мгновенье стало блестящим,
бронзовым.
- Ты не навсегда сюда переехала? - спросила я после недолгого молчания.
- Можно и так сказать. Авось остепенится мой сыночек, как поживет
маленько один. Жениться бы ему надо, только за ум никак не возьмется.
Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться.
- Ты не бойся его, Галина. Сердце у него горячее, вот и озорует по моло-
дости. Пройдет это с годами. В молодости я тоже такая была, легкая на мысли,
скорая на шалости.
Какое-то время мы молча смотрели, как колеблется на глади озера отсвет
костра. Озеро казалось светлее, чем обступившая его со всех сторон темень, и
напоминало полную луну на темном небе.
- Золотые руки у тебя, Галина. Смотри, как разросся сад. Вишни, что ты
посадила, может, на следующее лето и ягоды родят. Хорошо здесь стало, не налю-
буешься. И на полях хлеба уродились. Любит тебя земля...
Я промолчала.
- Тебя любит...
Я сразу поняла , о ком тетя Руфа. Но как сказать, что в моем сердце другой?
- Не надо об этом, тетя Руфа...
Она как-то тревожно шевельнулась, потом вдруг поникла, словно ива в
осеннюю непогоду. Вздохнула и снова устремила усталый взгляд на воду. Мы
опять замолчали. Небольшой костер стал гаснуть. Белая собачонка, нетерпеливо
перебиравшая лапками рядом с нами, навострила ушки и начала подпрыгивать,
норовя поймать мошкару, звенящую над головами. И так же неожиданно
успокоилась, уставилась на потухающий огонь.
- Пусть тогда этот человек принесет тебе счастье, - заговорила тетя Руфа.
Аркашау меня горяч... Что поделаешь, в меня пошел, видать.
Я обняла ее за плечи.
- У тебя доброе сердце, тетя Руфа.
- В это чувашское село меня привела любовь. Я цыганка, и молодость моя
прошла среди цыган. Отец был с норовом, его интересовали только деньги, день-
ги... Ради них мне с малых лет приходилось плясать, а вот выманивать деньги
гаданьем я не умела. Однажды табор остановился возле вашей деревни. Было
лето, стояла жара. Я собралась пойти в деревню, чтобы раздобыть еды. Смотрю,
на опушке леса сидят мужики. Все пьяные, лошади привязаны к деревьям, на
телегах ситец, посуда, бутыли с самогоном. Я попросила у них денег и пустилась
в пляс. Пьяные мужики хохотали, хлопали себя по ляжкам, сыпали похабщиной.
"Пляши, пляши, молоденькая, я брошу к твоим ногам все свое добро" - закричал
один и, шатаясь, подошел ко мне. И вдруг схватил меня, потащил к деревьям, стал
рвать кофточку. Я кричала, упиралась, царапала ему лицо, кусала руки, но какие
уж силы у девушки против здоровенного мужика. Он только ухмылялся и продол-
жал шарить по мне. Откуда ни возьмись, прискакали всадники, один из них
подскочил к нам и ударил этого негодяя. Они схватились, я как дура застыла на
месте и стою. Вот пьяный подмял парня под себя, в его руках блеснул нож. Я как
кошка кинулась к ним и вцепилась зубами в шею бандиту. Сама не знаю, как это
получилось. Брызнула кровь, нож выпал, подбежали какие-то люди... Потом
узнала, что это были воры. По ночам они промышляли по деревням, а днем
отсиживались в лесах.
Тогда и настигла меня любовь. Когда ворам связали руки, я подошла к
своему спасителю. Он брезгливо посмотрел в мою сторону. У меня словно сердце
оборвалось. Высокий статный парень. На голове красноармейский шлем , сам в
солдатской гимнастерке, сапогах.
- Спасибо, Вы спасли меня...
- Красавица, не стоит гулять одной в лесу, - отрезал он холодно.
Я заплакала. Он, видать, сжалился, принялся утешать.
- Вот еще, не хватало сопли распускать. Все в порядке, о чем плакать...