103 / 140
ший снег оседает целыми пластами. Холмы выглядят чер
ными заплатками на белом пологе полей. Набухают
и краснеют почки черемух, вишен, сирени. А вербные се
режки белы и пушисты, как вата. Целыми днями не умол
кает в деревне карканье грачей, блеяние овец, кудахтанье
кур. В реках бурлят вешние воды.
В один из таких теплых весенних дней Саламби по
лучила два письма: от Маленькой Нины и из Влади
востока — адресат на конверте расписался неразбор
чиво.
Девушка распечатала первое письмо. Подруга сооб
щала городские новости, писала об общих знакомых и на
чавшихся в институте экзаменах. Были строки и об Ал
мазове:
«...Анатолий во время зимних каникул, катаясь на лы
жах, повредил ногу и долго пролежал здесь в больнице.
Меня повела к нему Муза. Но она к нему больше не хо
дила, а я ходила часто. Он очень похудел. Я приносила
ему гостинцы, но он строго запретил мне это делать:
«Приходи просто так, посидеть, а то мне очень скучно»,—
сказал он. Я никому не говорила об этом, только тебе
одной признаюсь, ради бога, не передавай никому: я
давно люблю Алмазова. Он, конечно, ничего об этом не
знает! Ты ведь тоже не догадывалась. Сколько я пере
страдала из-за него! Больше его мне, наверное, не уви
деть. Он уехал на Алтай.
Однажды он заявился к нам на квартиру нетрезвый
и выспрашивал о тебе. Анна Ивановна обругала его: «Ты
не оправдал,— сказала она ему,— моих надежд. Думала,
что станешь знаменитым композитором, а ты, говорят, на
чал халтурить». А он отвечает: «Мне теперь все равно,
Анна Ивановна. Я завтра уезжаю на Алтай, там в одном
театре работает мой друг-однополчанин. К нему еду, при
глашает». С тех пор я его не видела, и никто о нем ничего
не знает. Приходила как-то Муза, спрашивала, не знаем
ли мы его адрес. Анна Ивановна почти выгнала ее из
Дома...»
Душно стало Саламби в избе. Она вышла в сад.
На снегу сохранилась еще лыжня. Саламби долго
смотрела на нее. В душе девушки проснулась обида
и грусть. «Бедняжка,— думала она о Маленькой Нине. —
Вот почему Нина краснела при одном упоминании имени
101