ло потом, было душно. Но все же не на улице, есть кры
ша над головой. Это главное. Женщина тем временем за
палила лампу и, сняв намокший под дождем халат, по
весила его. И тут Тимрук увидел, что никакая это не
«тетенька», а молодая женщина всего лет на пять-шесть,
пожалуй, старше его. Лицо приятное, доброе, хоть и ус
талое. Она поставила на стол вареную картошку, черствый
хлеб, пригласила Тимрука. Тот было заотнекивался, мол,
не голоден, а Санюк — так звали женщину — глядя на
него смеющимися глазами, съехидничала:
— Ну, конечно, ты как знатный улбут пообедал в бо
гатом трактире, а тут холодная картошка, разве ж ты
будешь ее есть? А я поем, мне есть хочется... Ну садись,
не заставляй кланяться. Хватит нам обоим, что есть на
столе. Небось и ты не ахти какой богач. А я сейчас быст
ренько чай вскипячу.
— Ты одна здесь живешь? Без родителей?
— Родители... Если бы они были живы... — девушка
тяжко вздохнула. — Мать умерла, когда я была совсем
маленькой. Тогда-то мы с отцом сюда и переехали. Жили
в этой комнатушке. А в прошлом году он попал на фаб
рике, где работал, под тяжелый брус и умер. Вот и оста
лась я одна на белом свете нужду хлебать, какую отец с
матерью не успели выхлебать, — голос ее дрожал, гото
вый вот-вот сорваться. — Ты, видать, тоже вроде меня
одинокий?
— Да, тоже в одиночку маюсь, — ушел от прямого
ответа Тимрук
— Тяжко нам, одиноким-то, на белом свете... Да ты
садись, садись к столу и ешь, не стесняйся. Ты все же
мужчина, тебе легче, хоть и один, — трезвого не затопчут.
А каково мне приходится? — девушка пристально взгля
нула на Тимрука, и он заметил под ее глазами синие
полукружья. Скоро она принесла горячий чай.
— А ты где работаешь? — спросил Тимрук.
—А-а, — махнула Санюк рукой. — Белье стирала. Ра
бота нелегкая, конечно, но на хлеб и воду хватало. Да
вот беда — сгорел наш хозяин, и остались мы без рабо
ты, кто куда приткнулся. Я пока нигде не устроилась,
живу как бог пошлет... Да не все ли равно, как жить та
ким, как я, несчастным? — девушка оборвала себя на
полуслове.
Тимрук же разомлел в тепле и, забыв про чай, изо
всех сил боролся со сном. Глаза его невольно слипались,
голова сделалась тяжелой и непослушной.
383




