12 / 216
Поговаривали в деревне, будто Виталий совсем не его, Ми-
гулая Кочергина, сын. В тот год, как ему родиться, стояли на
квартире у Кочергиных, как у других в деревне, монтеры, при
ехавшие проводить электричество. Прожили они в деревне боль
ше двух месяцев,— дело-то не маленькое: больше двухсот дво
ров. Одних столбов сколько ставить пришлось, да и в каждом
доме не одну розетку провести,— теперь-то все на электричестве,
и без него как без рук.
Прошло время, давно уже разъехались монтеры, закончив
работу, а у Кочергиных, у которых до того пять лет не было
детей, родился сын. И глазами и черноволосой головенкой он
был чем-то неуловимо похож на монтера Колю, что стоял у них
на квартире. Уж чего только ни говорили бабы по селу, едва
ли не в лицо Мигулаю смеялись, а на Хвечис пальцем показы
вали... И он, расходившись по пьяному делу, не один раз хотел
избить жену. Д а разве этим накинешь платок на чужой роток?
Ведь и впрямь, рты у баб —что ворота худые: без ветра откры
ваются.
Д а и Хвечис совсем не та жена, что даст поучить себя кула
ками. Куда там! Любое сердце растопит, а уж мужа усмирить
ей — раз плюнуть. Умаслила, убедила русоволосого своего му
женька, что сынок пошел черным кудрявым волосом в прадеда
ее покойного, которого Мигулай в глаза не видел.
Ни до Виталия, ни после него не дрогнуло больше ни разу
отцовское сердце при виде маленького беспомощного человечка,
который сначала беспокойно хватал материнскую грудь или
соску, потом начал ползать, сделал первый шаг, произнес долго
жданное первое слово. Малыш нуждался в родительской любви,
заботе, требовал к себе внимания, и Мигулай покорился, при
вык, полюбил мальчишку. Да и Хвечис была себе на уме; ни
когда при людях его не корила, а только похваливала: и муж-то
золотой, и отец Витальке — лучше не надо, заботливый, любя
щий, и хозяин, какого поискать — и тем предупреждала его вре
менами просыпающееся недовольство. Умела, умела Хвечис
гладить мужа по шерстке, что и говорить. Кто семью их побли
же знал, видел, что не любит Хвечис мужа, вертит им, как хо
чет, что сумела убедить мужа, будто нет никакого ее греха в
рождении сына. Д а кто знает, может Мигулай и сам хотел этому
верить, вот и смирился. Да и кто там разберет баб этих, что у ,
них на уме. А у жены еРо Хвечис — тем более...
Хвечис и в девушках была некрасива: попортило ей в дет
стве лицо оспой. Скуластая, худая, к тридцати годам она уже
устала ждать женихов. И когда наконец-то вышла замуж ,
вздохнула облегченно: засиделась, засиделась в девках. Может,
и за то еще сердилась на мужа: где, мол, раньше-то был, но
умела недовольства своего явно не выказывать. Не пришлось
ей бегать в юности на свидания, томиться в предчувствии встре
чи с любимым, ждать вестей от парня из армии — ох, не любят
парни отчего-то некрасивых девушек... Переживала, горевала
Хвечис, плакала летними лунными ночами в подушку, да что
8