

— Поплачь, сношенька, поплачь. Когда горечь выходит
со слезами, на душе становится легче. От жизни с Семеном
у тебя в груди уже тесно от горя и печали. Да разве я не
вижу твою горемычную жизнь? Вижу, сношенька, вижу, да
что же сделать? Поплачь теперь, сколько душа пожелает,
поплачь. И будет легче на сердце. И будешь жить веселее.
Что же делать, сношенька, надо как-то терпеть и жить.
Только на кладбище ничего не будет нужно. Там мы все
и отдохнем. Мон Эсрель где-то вот задержался. А ты по
плачь, поплачь...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
I
Педер с Хведером не стали засиживаться за столом, на
крытым Урнне в честь окончания строительства, а как толь
ко получили свою долю, тут же н подались со двора.
— Ну и катитесь! — крикнул им вслед Ларион.— Нам
больше достанется.
Они ничего не ответили, но, выйдя за ворота, Педер
сказал:
— Всю водку у Семена Крыслова не выпьешь...
Он подождал, не скажет ли что на это кум Хведер, но
тот как будто и не слышал ничего. Он нес свои плотницкий
ящик, из которого торчало отполированное руками до блес
ка топорище. У Педера топор сберегался особо: в сплетен
ном из лыка чехле. Это был подарок старшего брата, ко
торый работал на Ижевском заводе. Во всей деревне не
было ни у кого такого топора!
С того самого дня, как были найдены деньги в бане, ку
мовья не могли прямо взглянуть друг другу в глаза. И по
чему бы, кажется? Ведь ни в воровстве, ни в чем другом
плохом уличены не были. Но Хведеру казалось, что во всем
виноват кум Педер, а тот косился на кума Хведера, на его
черные от сажи уши, на свалявшиеся от грязи длинные
космы под кепкой: подстричь не может!
Если говорить честно, то сам же и виноват: ведь он же
деньги-то взял. Хведер сказал: не надо брать, надо отдать
хозяину. Это все так. Но кто хозяин? Разве Семен Крыслов
хозяин этих денег? Беда с этими деньгами. И так плохо,
и этак плохо, и Хведер хорош! Нет чтобы понять его и снять
с души тяжесть добрым словом, так нет — косится...
112