3 / 4
вот-вот свалится. Кузюк живет на
старый лад: промышляет только по
севами, торговать не умеет. Тут еще
судьба играет им, как речка играет
иногда своим руслом и берегами.
Правду сказать, речка и сыграла с
ним злую шутку. Она испокон веков
журчит, разрезая Семидворики по
полам, как каравай хлеба на две
краюшки. Но она из года в год ста
ла менять течение и по веснам сно
сила мельничный пруд. Хозяин мель
ницы Нямук — сильный человек:
амбары у него полны хлеба, в сараях
его машины и немецкие орудия тру
да. «Мельницу нужно перенести на
усадьбу Кузюка — тут изгиб, пруд
будет держаться без особого укреп
ления», — говорят все, кто понимает
толк в этих делах. Ну и начал Ня
мук добиваться, чтобы захватить
усадьбу Кузюка. Десяток лет шел
спор, поили народ, скандалили, хо
дили по судам. Кузюк разорялся,
беднел, но не сдавался, хотя и знал
старое правило: «С богатым не бо
рись, с сильным не судись». Кузюк
жил в избе со старухой и бедство
вал, храня заветы отцов и дедов, а
сыновья начали промышлять на сто
роне кто как мог. Тут Семидворики
постигло невиданное несчастье. За
гулял по деревне злой бог Великий
Хаяр...
— Дедушка, а дедушка, не злое
божество, а сила человеческая —
сила бедноты и всяких трудящих
ся, — пропищал голос из-за печки.
Старик остановился, отдышался,
безучастно посмотрел в сторону печ
ки и спокойно сказал:
— Ну пусть будет по-вашему, пе
редаю как могу... Так вот заходил
денно и нощно по деревне Великий
Хаяр. Он захочет — покажется на
глаза, не захочет — спрячется, заду
мал смутить — в душу лезет, заду
мал напугать — во сне представит
ся. С утра до вечера ходит по дерев
не, сегодня он показался пастухом,
завтра покажется прохожим молод
цом из города. Он бывает везде: на
работе, посиделках, гулянках. Ну и
поднял Великий Хаяр всю деревню
вверх тормашками. Разбил вековые
обручи, порвал пояс на теле народ
ном, развеял в прах благословение
отцов, заветы рода. По Семидвори-
кам пошла великая молва, она кру
жится бурей, пылает огнем. Два дру
га пляшут — не верьте: один пля
шет, другой пол подметает; два бра
та орехи грызут — не верьте: один
ядрышко глотает, другой скорлупу
убирает. Кто был внизу — пусть
поднимется наверх, кто был млад
шим — пусть станет старшим, кто
был голодным — пусть станет сы
тым, кто был родным — пусть ста
нет чужим... Буря раскидала Семи
дворики на три части. Беднота, се
редняки и молодежь ушли в комму
ну на Барсуковой плешине; народ
посостоятельней отрезал землю по
ниже мельницы, а кто по старинке и
среднему достатку — такие, как мы,
здесь сидящие, — остались на ста
ром месте. Кузюк тоже, конечно, ос
тался с нами, на корнях, завещан
ных дедами. Но не было у него лада
в доме: младший сын Тябук ушел в
коммуну, средний — Талук тянул
туда же, а затем уехал на завод в
каменный город, называемый по-
русски Нижний. Старший — Тазюк,
хотя и остался, но все пытался при
стать к состоятельным. Он хотел
продать усадьбу, переселиться в по
строенную нарочно богачом Няму-
ком избу на гуменнике, прирезать
наделы к зажиточному обществу. Но
Кузюк не соглашался на это. Он го
ворил, что коммуна у него просит
усадьбу для артельной мельницы и
что он скорее согласен отдать ее
коммуне, чем позволить Нямуку хо
зяйствовать на его родовой земле.
Говорят, Кузюк почти уже согласил
ся было на уговоры сына Тябука по
ступить в коммуну на Барсуковой
плешине. Но однажды постучался к
нему караульщик Шакур и сказал:
«Дело твое плохо: Тазюк продал
усадьбу за триста рублей. Нямук
угощает все общество, договор под
писали, печать приложили». Кузюк
выбежал из избы с пилой, обежал
усадьбу кругом, остановился и начал
пилить священное дерево. Шакур
видел это и не понимал, почему тот
пилит в ночное время дерево. Он же
издали видел, как пьяная ватага бе
жала на усадьбу Кузюка из дома
Нямука и злобно кричала: «Тябук и
другие собаки приехали, Кузюк по
ступил в коммуну, хотят показать,
что они не пустят Нямука в усадьбу,
что плюют на договор с состоятель
ным обществом!». Кузюк пилил, не
замечая, как к нему подбираются
люди. Он спилил дерево, оно свали
лось с треском, и Кузюк свалился
80