солдаты, и, мгновенно пробегая каких-то десять мет
ров, стремительно взлетают, подолгу кружатся в воз
духе, затем неведомая сила сбрасывает их на землю, и
хилые желтые листья, передохнув, вновь ложатся на
дорожку...
В огороде попрыгивает, вздыбливаясь против солн
ца, поздно распустившийся подсолнух. Он устало раз
махивает касающимися друг друга дрожащими листи
ками, точно желая согреть окоченевшие цветочки. А
второй подсолнух, точь-в-точь как Угахви, наклоня
ясь, качается из стороны в сторону и бессильно зати
хает в изнеможении, так и не осилив поднять отяже
левшую голову.
На крутом яру за деревней сели грачи, затем под
нялись в воздух, и оттого, что их тени тянулись над
самым обрывом, грачей казалось неимоверно много.
Дети ветра сперва хныкали где-то под облаками, по
том спустились пониже и, визжа и подвывая, стали
цепляться за бревна избы, стучаться в хмурые углы...
Угахви смотрела на все с неизбывной тоской, будто
прощалась с этим миром.
— Наденьте на меня крестообразный фартук, — ска
зала она вдруг. — Повяжите батистовый платок, обуй
те в черные онучи со светлыми лаптями...
—Ах, Угахви!.. Что ты говоришь! Жизнь-то ведь толь
ко начинается... Да ведь... завтра ж в санаторий едешь,
на дорогу я и шыртан зажарила...
Угахви ничего не ответила, только глаза у нее за
блестели еще ярче. Отнялся язык.
Мать еле-еле уложила ее в постель. Угахви несмело
повернулась на бок, и к ней возвратился дар речи. Нео
жиданно она запела:
Летели сизы голуби по небу,
А по земле белы туманы плыли...
Мать замерла.
—Угахви... Что с тобой?..
Девушка не слышала.
—Ах, Угахви... доченька... Как же так?.. Ты ж рань
ше никогда не пела...
230