224 / 328
О тебе не знала я худого,
С Педером ждала тебя домой.
Не увидеть больше нам родного,
Не дождаться счастья нам с тобой!
Слушайте, леса, поля и реки,
Слово горькое, что рвется с губ;
Я тебя отныне и навеки
Проклинаю, Гитлер-душегуб!
Пусть тебя, злодей, холера скрючит,
Лихоманка пусть тебя трясет,
Чтоб весь век страдал ты от падучей,
Чтоб ты дня не видел, словно крот!..»
Так, глотая слезы, Варварй
На колхозном поле причитала.
«Горе, горе...»—«Ох, не говори!..»—
Бабья речь вокруг нее звучала.
«Тетка Варварй, ступай домой!»
«Без тебя управимся, иди-ка...»
«Что вы! Будет тошно ей одной.
Покричит — тоска и выйдет криком ...»
Но от плача горе не прошло,
Хоть осталась на поле старуха.
Да, старуха! Всю ее свело,
Всю скрутило горюшко-присуха.
Утром не такой еще была,
Тверды были голос и походка.
Вдруг на щеки сеть морщин легла,
И сбегают слезы к подбородку...
Рано овдовела Варварй,
Сын ей был единственной отрадой;
От зари, бывало, до зари
Баба в поле со своей бригадой.
А мальчишка, ей на радость, рос,
С ним росли надежды и мечтанья.