

Кажется, что на нём расписная рубаха, подпоясанная кушакоы,
который мог быть вышит любовно руками наших девушек. Они гото-
вят чай, самовар на столе уже закипел, достают из своих сумок
всякие угощения: крендельки, пирожки...
Майор встал из-за стола, улыбаясь как кот, стал похаживать по
кабинету...
Когда же кончатся его истории про дочку (нашли наконец ей
жениха-курсанта), про бурундючка, про службу!
Девушки-делопроизводители слушают, раскрыв рты.
Я думаю, что если меня ещё не изгоняют со службы, то это божест-
венное провидение и надо плыть по течению: куда вынесет! Т. е.
служба похожа ещё и на мутный поток, на Миссури или Жёлтую реку.
Несёт меня как Гекельбери Финна или кого-нибудь ещё на плоту.
Мимо берегов жизни, где рождаются и стареют люди разнообразных
состояний и достоинств.
Мне как герою какой-то книжки непонятно как умудряются жить
лщди "там", за пределами службы. Мне понятен пафос прапорщика
из водевиля, который утверждает, что "они и ходить то как следу-
ет не умеют"!
Пока я предаюсь моим мечтам под сенью службы, юноша расска-
зывает Алёне о своих бывших любовниках. О студенте театрального
института, о'японце, молодом красивом арабе, об американском
морском пехотинце из охраны консульства...
(Юноша знает, что все истории любви станут известны мне,
кто знает: нет ли в этом умысла?)
В привокзальном буфете, где мы встречаемся с Алиной, я узнал от
неё такую новость:
лизин туалет собираются весной закрыть. Да: совсем закрыть
как туалет и переделать его под кооперативное кафе для литерато-
ров. Хорошая идея: такое маленькое уютное кафе. Как в Таллине
или на Арбате. У Литераторских мостков, название готово! Об этом
рассказал художник-оформитель, которому поручили заняться ин-
терьером.
А что же будет с юношей? Куда он теперь? А Лиза? Та пожи-
вёт у старообрядцев в часовне, в Рыбацком. Или поедет к своей
подруге в архангельскую деревню. Они же собирались в какой-то
северный монастырь податься? А юношу может быть с собой возьмут.
А может быть поедут все сторожить музейчик Хлебникова при погос-
40