159 / 344
В бескрайней сини неба звонко поют жаворонки. Это тоже
своя, деревенская птица. Любят ее и трактористы и комбай
неры. А больше всех, пожалуй, любит жаворонков Егор Ми
люков.
Он чуть свет вышел из дому. Побрел в поля берегом
речки Туттамыш. Вспомнилось Егору, как еще мальцом мать
посылала его на этот берег за белой глиной. Ею всегда бе
лила она печь. А Егора, как на грех, так и подмывало что-
нибудь да накорябать на белой-пребелой печке. Как-то раз
мать ушла, а он не стерпел и взял уголек. Первым делом
нарисовал дом, рядом дерево, а под ним собаку. И подписал
под ней: «Улай». Мать как увидела, только руками всплес
нула. Тут же кинулась за ремнем, но разве угонишься за
Егором? Успел улизнуть. Конечно, мать для острастки ре
мень схватила. Чтобы сына бить, этого у нее не было заве
дено. К ак не вспомнить о матери среди этого необъятного
поля?.. Если бы не она, разве взялся бы Егор за ферму?
Конечно, лестно было, когда председатель вызвал его и про
сил пойти заведовать фермой. А все же крепко сомневался,
хватит ли у него сил. Но мать, спасибо ей, настояла. Так ц
сказала:
— Иди, сынок. Постараешься, и все сладится. Ты чело
век ученый, не то что я. Смотри, только честно работай.
А то иные выйдут в начальство, сейчас в пьянку ударяют
ся, а ты помни, хозяйству трезвая голова нужна, иначе оно
что ветхая рубаха расползется, не залатаешь. И мне на ста
рости лет утеха будет. Считай, мать этой ферме полжизнп
отдала.
Она не сдержалась тогда и заплакала...
С той самой поры и старается Егор честно выполнять
наказ матери. И самую малость душой не покривит, да
жаль, не видит мать своего сына. Раньше времени навек з а
крылись ее глаза...
Увильнула в сторону речка Туттамыш, а Егор вышел к
оврагу. Тут неподалеку деревенское кладбище. Глянешь на
него издали — сплошь ямы да бугры. И на кладбище точно
в жизни — не найдешь ровного места. Много деревенского
народу приняла здесь земля, а сколько в чужой стороне по
хоронено... С войны не вернулись в Рябиновку триста му
жиков. Никогда не слышал Егор грохота пушек, не видел
свинцового дождя пуль, не поднимался в штыковую атаку.
А чувствует сердцем — страшней войны нет ничего на свете.
Это счастье еще, что отец, хоть искалеченный, да вернулся
с войны. Тоже, правда, свое не дожил, раньше матери по
155