27 / 154
Урине не хотелось рассказывать ей о сыне, поэтому она
поторопила:
— Давай бидон, налью тебе свежего молока.
Урнне посмотрела в бидон и, убедившись, что он чистый,
спустилась в погреб. Ульяна осталась сидеть на крыльце.
— Вот тебе свежее молоко.
— Сношенька Урине, дай бог тебе здоровья... Ничего
есть-то не хочется, молока похлебаю — и сыта. Вот вспоми
наю, какой голод был после гитлеровской войны, такой го
лод, что только одно на уме было: поесть бы хоть раз до
сыта хлебца, тогда и умереть можно...
— Зачем теперь вспоминать о смерти?— сказала Ури
не.— Придет в свой час, не обойдет.
— В голову-то всякая ерунда лезет, чего раньше не зна
ла и не думала. Полгода ведь провалялась, какая-то дикая
сделалась. Вот в четверг утром лежу и сон вижу. Отец
прямо в избе повесил большой котел и кырчаму варит,—
старуха поправила сползший на глаза платок.— Да тут же
сидят и погибшие на войне Педер с Пурхилем. Смотрн-ка,
думаю, отец-то не забывает своих сыновей... Сношенька
Урине! Видеть во сне кырчаму — к большому горю. Да...
Потом лежу и вспоминаю: сама-то я пила или нет? Нет,
не пила. А если бы пила — умерла бы. Потому что сон, ко
торый мне приснится в четверг, у меня всегда сбывается.
— Я в сны не верю,— ответила Урине.— Пустое все это.
— Бывало, я тоже не верила. А теперь что же делать?
Сама знаешь, хозяин мой на войне погиб, два сына тоже не
вернулись. Дочь вон куда замуж вышла и живет теперь где-
то у казахов, раз в пять лет приезжает...
Старуха вдруг умолкла, видимо, потеряла нить беседы.
— Дети — они такие, в деревне не любят жить,— помог
ла ей Урине связать оборвавшуюся ниточку. Помогла и
вновь почувствовала застрявший в горле ком.
— Вот после войны... я завидовала своей матери. Одна-
одинешенька, думаю. Гумно такое же, как у всех, корова
есть, свинья, овцы широкие, как скамьи. Младший зять —
лесник, дрова привозит. Живи и живи, думала. Пусть земля
будет ей пухом... Только теперь понимаю: человеку не велел
бог жить одиноким. Да, не велел...— Старуха вздохнула.—
Вот поговорила с тобой, успокоила душу, теперь до завтра
проживу.— Она с трудом поднялась и, волоча ногу, попле
лась к своему посошку, оставленному у калитки.
«Какая старая!— подумала Урине.— Неужели и я такой
буду?»
320