26 / 154
ла Коле. В глазах у нее стояли слезы,нона старалась во
время смахнуть их, чтобы не замочить рубашку. «Ничего,
все к лучшему»,— успокаивала себя Урине. Но стоило Коле
взяться за чемодан, и вновь все у нее помутилось от горя.
Как теперь она останется одна, совсем одна? Для кого ей
жить? Кому варить еду? Какая-то страшная пустота вдруг
образовалась перед ней. И муж Семен был где-то далеко,
за пределами этой пустоты, будто тоже уехал из дому и не
известно, когда вернётся.
— Коля, сынок...— с трудом проговорила она,
— Что, апай1?
В его голосе она также уловила тревогу.
— Хоть до завтра подождал бы...
Он промолчал, и сердце ее тоскливо сжалось.
— Иди прямо к брату и живи у него,— взяв себя в руки,
сказала она.
— За меня не беспокойся.— Он закрыл чемодан. Щелк
нули замки.— Сама хорошо живи.
Кажется, он хотел что-то сказать про отца: чуть шевель
нулись брови...
— Возьми хоть масла, яиц...
— Ничего не надо. Я пойду, апай...
Она пошла за ним следом на гумно. Поняла: застыдил
ся идти с чемоданом по улице н задами хочет выйти на до
рогу к автобусной остановке...
Потом она долго смотрела ему вслед. Вот и младший
сын оставляет ее. Катятся и катятся по щекам слезы, горь
кие слезы. И словно кто-то вынул из груди сердце. И сама
себе она казалась теперь какой-то чужой, как старый столб
на току.
Подолом платья вытерла Урнне мокрое лицо. Солнце за
волокли тучи, и не понять, где оно. Потерялось. Все про
пало: и Коля, и она сама... и Семен. Она медленно побрела
к дому.
На ступеньках крыльца увидела ожидающую ее Ульяну.
Рядом с ней стоял алюминиевый бидончик. У старухи не
было сил держать корову, после болезни она ослабла, на
руках вздулись вены. Урине частенько из жалости давала
ей молоко, простоквашу или пахтанье.
— Вошла в дом — никого нет. А дверь открыта, вот и
подумала, что ты недалеко ушла.
— Правильно подумала. Я на гумне была.
— Здоровый человек разве будет сидеть без дела?
1
А п а й — мать.
319