17 / 54
В декабре ударили трескучие морозы. Дул промозг
лый ветер, то сухой, то влажный, он пробирал до ко
стей, обжигал лицо, шею, шатал из стороны в сторо
ну. Мела ледяная поземка, было холодно и голодно. И
ходили девушки на студеном ветру бочком да рядком.
Чтобы разогреться, сжимали пальцы в кулак, оставляя
торчать в воздухе пустые варежки. Опускали озябшие
руки в мерзлую воду, и с голых кистей сползали ледя
ные «перчатки».
С каждым днем тяжелели ломы и лопаты...
Многие болели.
Раньше работали днем, но после того, как попали
под бомбежку, стали рыть ночью. Тогда же, в октябре,
Угахви впервые услышала, как свищет бомба. Воет она
над самой головой, и кажется, что точь-в-точь на тебя
летит, падает и — ан нет! — с чудовищным грохотом
взрывается где-то вдалеке...
Тогда же убило самую близкую подругу Угахви —
Соню, девушку из Иванова. До сих пор снится Угахви
ее легкая гибкая походка, до сих пор слышится ей во
сне хрустальный тонкий голосок подруги...
У Угахви с собой было пять пар лаптей и две пары
черных онучей.
«Дивчина, — обратилась к ней Соня в первый же
день, — что это у тебя на ногах? Ну-ка повернись,
посмотрю».
«Лапти», — ответила Угахви.
«Лапти? — удивилась Соня. — У вас в Чувашии до
сих пор носят лапти?» «Это у нас рабочая обувь, —
объяснила Угахви. — Тепло, да и легко». «Теплей, чем
в валенках?» «Конечно, теплей».
«Угах, а у тебя больше нет лаптей? Дай мне, я то
же надену!» И Соня стала ходить в новых лыковых
лаптях.
А как восторженно рассказывала она о своем возлюб
ленном! «Он у меня летчик, — вспоминала Соня, —
два ордена заслужил». И обнимала Угахви...
После калины и рябина сладка, говорят в народе.
Лес. Тишина. Деревьям точно приказано стоять по
196